Командарм (продолжение)

/день второй/
Кабул 1989г. Прощание с Афганистаном.

ImageВот собственно и все. Мы прощаемся с Афганистаном, героическим и трагическим, милосердным и жетсоким. Афганская война расписалась в душах советских людей. Она застыла в обелисках и звездочках из жести на сельских городских кладбищах, где вечным сном заснули в земле наши солдаты и офицеры. Если бы была возможность подойти к ним, попросить подняться, сказать им: «Мы нашли исцеление. Вас ждут жизнь и любовь, ведь вы так молоды!»
Мертвые уже другие, они испытали войну лично и до конца. А мы, живые, останемся прежними. Война для многих из нас по-прежнему жизнь.
День возвращения... командарм много раз представлял его. Как, преклонив колено, поднесет к губам красный бархат боевого знамени 40-й отдельной армии. Как последний раз выйдет перед строем, чтобы сказать прощальное слово боевым товарищам, с которыми отшагал по огненной афганской земле, делил радость побед горечь потерь в боях. И вот наступил нелегкий час прощания. По традиции оркестр грянул военный марш, и над шеренгами строя поплыло, развиваясь на ветру, алое полотнище - боевое знамя 40-й армии ОКСВ.

Командующий одернул китель, надвинул на глаза козырек фуражки, как делал всегда, когда волновался, и шагнул на середину строевого плаца. Обведя прощальным взглядом колонны, задержался на лицах друзей, вместе с которыми сражался с душманами. Что им сказать на прощание? Заранее обдуманные слова забылись от волнения. К горлу подступил горький ком. Пересилив себя, сказал коротко то, что было на сердце: «Вот и настал час нашего расставания. Спасибо вам за совместную службу, друзья — однополчане. В моем сердце вы останетесь навсегда, останется наша боевая служба, подвиг воинов-интернационалистов, которые, пройдя школу Афганистана, пронесли с собой осознанное чувство Родины, чувство боевого братства, готовность вступить в честную, открытую борьбу с равнодушием, бюрократизмом».
Громов стоял перед подчиненными, им было что вспомнить. Разве объяснишь словами чувства боевого братства, взаимовыручки, которые рождались и крепли от боя к бою на протяжении этих лет. Разве передашь словами то волнение, которое переживает каждый человек, расстающийся с родной боевой семьей, с землей, окропленной кровью однополчан.
Вывод наших войск происходил в двух направлениях — Кушка и Термез. В Термезе находился мост, проходящий через пограничную реку Аму (местные жители называли так Аму-Дарью).
15 февраля 1989 года последняя часть ОКСВ пересекла мост, на той стороне остался всего один БТР командира. Генерал-лейтенант Борис Громов сделал все так, как обещал. Он остановил машину перед пятым пролетом моста через Аму-Дарью, спрыгнул с брони и, не оглядываясь, пешком пересек государственную границу СССР. Так закончилась эта война, длившаяся 9 лет 1 месяц 18 дней и унесшая 13833 жизни. Так вернулся из Афганистана генерал-лейтенант Герой Советского Союза Борис Громов, русоволосый, чуть ниже среднего роста, резкий в движениях человек в полевой камуфляжной форме.
Люди, ждавшие его на противоположном берегу реки, не видели, что у него от последних афганских дней и ночей, проведенных без сна, были воспалены веки. В те несколько февральских суток, когда положение на перевале Саланг стало критическим, когда пурга, лавина, поломки техники грозили сорвать весь график вывода войск, командующий не смыкал глаз. Он требовал докладывать каждый час — лично ему. Круглые сутки. И только на третий день, когда колонны прошли, наконец, перевал, он позволил себе короткую передышку.
Хотя самое трудное было теперь позади, хотя успех этой последней его боевой операции был предрешен, на территории Афганистана еще оставались тысячи наших людей, а за каждого из них отвечал лично он — Громов. Его спрашивали:
— Борис Всеволодович, чем стал для вас Афганистан?
— Проверкой на излом. Так было не только для меня — для каждого из нас.
— Говорят, Афганистан очищает людей и делает их лучше?
— Конечно, но бывало и наоборот. И подвигу, и подлости на войне находится место. Кто-то умирает за идеалы, а кто-то их предает. К счастью, последних меньше.
Громов на афганской войне был трижды: впервые он приехал в Афганистан в начале 80-го и стал начальником штаба дивизии, а чуть позже — комдивом. Через несколько лет Борис Всеволодович вернулся в ДРА уже представителем генерального штаба, а затем принял командование 40-й армией. Громов был первым командующим, которого увидел мир, ведь имена генералов, посылавших в бой более чем 100-тысячный контингент наших войск в Афганистане, держались в строжайшей тайне, а их лица на фотографиях, публикуемых в газетах, ретушировались. Он был первым командующим, которого увидел мир, и, к счастью, последним. От себя хочу заметить, что 40-ая армия не просто подчинялась Громову, не просто была готова выполнить каждый его приказ; командующего в армии любили за редкое сочетание качеств: скромности, сдержанности, воли, человечности, беззащитности, доброты. «Командующий Громов — подарок судьбы», — так говорили о нем офицеры. Борис Всеволодович начисто был лишен высокомерия, каждого офицера, которого ценил, в обиду не давал, но халатности и предательства никому не прощал. Когда командующий принимал решение и был уверен в своей правоте, то никогда не отступал и отстаивал свою позицию. «Хоть костьми ложись, не отпустит», — говорили о нем. Таким и должен быть командир. Как-то его спросили: «чему научили нашу армию годы этой войны?» Громов ответил: «Если коротко, они были для армии большим испытанием на самостоятельность, на способность делать то, для чего она предназначена. Важно заниматься делом, а не красить снег в белый цвет перед приездом высокого начальства… В Афганистане тысячи солдат и офицеров приобрели боевой опыт. Это — главный итог». Хочется заметить, что за этот итог и опыт заплачена высокая цена. Но согласитесь, что война без потерь не бывает. Да только нельзя, по-моему, такой меркой оценивать опыт войны. Это разные вещи. Адъютант Громова рассказывал о том, что, когда командующий подписывал приказ об исключении погибших из списков личного состава армии, то к нему лучше было не заходить. Борис Всеволодович был в такие моменты мрачнее тучи. Однажды генералу задали вопрос о том, что удалось ему сделать на своем высоком посту в Афганистане. Он, не задумываясь, ответил: «Спасти больше жизни, чем погубить». И это правда. «Беречь людей!» — был главный приказ Громова.
Хочется сейчас немножко вернуться в прошлое, что поможет многое объяснить.
Отца своего, Всеволода Алексеевича, Громов никогда не видел, т.к. тот погиб в 43-ем под Курском за несколько месяцев до рождения своего младшего сына. И это горькое обстоятельство, и пример брата-суворовца оказались решающими при выборе профессии, саратовский мальчишка, будущий генерал, бегал к суворовскому училищу и замирал от восторга под окнами, в которые были видны мраморные колонны, старомодные хрустальные люстры.
Военное училище Громов закончил с одной тройкой по физике. «Бывало так, — вспоминал о прошлом Борис Всеволодович, — что к экзамену я выучивал только один билет и шел просто наудачу сдавать физику». Теперь улыбается, вспоминая об этом. За порогом училища началась жизнь, служба и все стало на свои места. Академию имени М.В. Фрунзе Борис Громов окончил с отличием, Академию Генерального штаба — с золотой медалью. По-другому, наверное, и быть не могло: ходить в троешниках ему не позволяло самолюбие.
Афганистан начался для Громова в январе 1980-го.
— Товарищ Громов! Приказом министерства обороны СССР вы назначены начальником штаба Н-ской дивизии.
— Разрешите спросить: «Где дислоцируется дивизия?»
— В Кабуле.
Когда Громов на военный аэродром под Ташкентом, там было очень много народу. Все в полевой форме, только Громов в шинели с папахой. Борису Всеволодовичу пришлось незаметно отойти в сторону, спрятать с глаз долой неуместную папаху. Еще он помнит, что почему-то не было трапа, и ему пришлось подниматься на борт по стремянке. Споткнулся он не той стремянке — чуть не разбился. Дальше было хуже: Кабул их борт не принял, и они сели в Баграме, а там — стрельба, разговоры о потерях. Ночевали в самолете, спали на носилках (борт был санитарным), до утра стучали зубами от холода. А утром самим пришлось откапывать шасси, заметенное за ночь снегом.
Словом, плохо все началось, и на душе было плохо. В конце января к тому же в дивизии начались первые потери: на дороге Хайратон — Кабул была расстреляна патрульная группа, погиб командир батальона. Все вскоре это, к сожалению, стало привычными горькими буднями. Было однажды и такое. Во время тяжелых боев под Гератом артиллеристы, получив приказ Громова, руководившего операцией, не поверили своим ушам: командир дивизии вызвал огонь на себя.
— Огонь на меня! — прогремел он, когда арткорректировщик растерянно попросил уточнить координаты цели. Другой возможности остановить наступающего противника у Громова не было.
Любопытный случай произошел в мае 1982 года. На Бориса Всеволодовича начали готовить представление к званию Героя Советского Союза. Узнав о том, что дело вовсе не в нем, а просто пришла разнарядка, комдив отказался. Такое не для него. И все же Героем он стал — только намного позже, через 6 лет, весной 1988 года. За что? Была успешно снята блокада голодавшего обескровленного Хоста. Перед высадкой личного состава в районе боевых действий на огневые точки душманов было брошено воздушно-десантное подразделение Ивана Ивановича. Оно погибло в считанные минуты: крупнокалиберные пулеметы душманов расстреляли парашютистов в упор… Иван Иванович — ложный десант. Это были мешки с песком, привязанные к парашютам. Вызвав огонь на себя, они раскрыли всю систему обороны противника, тотчас подавленную артиллерией. Десятки жизней наших солдат были тогда спасены.
Под Ивано-Франковском, куда Громов получил назначение после академии генерального штаба, по утрам кричала горлинка, так же, как кричали они под афганским Шиндантом. Этот птичий крик бередил, переворачивая душу.
Мне часто задавали вопрос: «Почему люди, побывав однажды в Афганистане, снова стремились туда?» За нашими спинами, осуждая, говорили: «За наградами, за чеками, за званиями. Им всего мало». Да, нам было мало, но не хватало вовсе не этого. Чего же тогда? Понимаете, там, в Афганистане, были удивительные отношения между людьми. Там все мы были намного добрее, человечнее, чаще. Происходило это потому, что каждый из нас четко понял одну простую истину: человека, с которым сегодня говоришь, завтра может не быть. Потому-то подсознательно, невольно бережешь его. Хорошо это понимал и Громов.
Хочу заметить, что самого комдива между тем судьба не берегла. Дома, не на войне, погибла его жена. Авиакатастрофа. И Борис Всеволодович принимает решение, которое ему казалось единственным спасением: он возвращается в Кабул, чтобы продолжить афганскую командировку. Своих двух сыновей Максима и Андрея Громов отправляет к родственникам в Саратов. Фотографии же детей всегда находились под стеклом на столе в кабульском кабинете командующего рядом с телефонами, памятниками, распоряжениями, документами. В конце лета, впервые за два года, генерал попросил неделю отпуска: он спешил домой, очень хотелось ему самому 1 сентября отвести сыновей в школу.
Однажды командующему задали вопрос:
— Через пекло Афганистана прошло более миллиона человек. Что бы вы им всем сказали, будь у вас такая возможность?
— Низко бы поклонился им и сказал бы величайшее спасибо за то, что вынесли они на своих плечах эту войну. За то, что выстояли, а, вернувшись в Союз, остались чисты.
Громову было тревожно за дальнейшую судьбу своих подчиненных. Тревожно потому, что государство, отправив людей на войну, оказалось неспособным принять их обратно. Случаев равнодушия, невнимания, непонимания воинам-интернационалистам пришлось испытать и пережить много.
Был ли Афган ошибкой? Сколько всего осталось позади трудностей, боли, смертей… Наверно, об этом думал в тот момент, когда наши войска покидали ДРА. В ночь с 14-го на 15 февраля 1989г. на афганской земле оставались два разведывательных батальона. Командующий, как и обещал, закончил войну последним. По мосту через Аму-Дарью уходила последняя боевая колонна. У солдат с орденами и медалями на груди были расплывшиеся от улыбок мальчишеские лица. Минута была торжественной и отчего-то чертовски грустной. В уставших, воспаленных от бессонницы глазах командующего стояли слезы. Должно быть, от холодного южного ветра, который сдувал пыль с колес уходивших на север последних машин. Ровно в 13ч. 30мин. Громов перешел мост, поставив точку в затянувшейся на 9 лет 1 месяц и 18 дней войне.

В.Т. Щекочихин
подполковник в отставке,
участник афганской войны

Share Button

Оставьте комментарий...